 |
 Ярославское региональное отделение общероссийской общественной организации СОЮЗ РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ |
||
|
НАВИГАЦИЯ
|
Архив 2009 г. Писательский союз пил чай с угличскими читателями. (2009-12-09) (Корреспондент в Угличе Анна Толкачева.)
Слова: «К нам снова едут писатели!» в этом году уже никого из активных читателей угличских библиотек не удивляют. Старая добрая традиция приглашать в гости маститых авторов областного уровня возродилась. Правда, если в советские времена эти встречи в Угличе происходили под эгидой Общества книголюбов, то теперь за дело взялись координаторы литературного объединения им. И.З. Сурикова и сотрудники Центральной библиотечной системы района.
Не успели остыть впечатления от октябрьского визита прозаика Александра Коноплина, и вот уже вновь 21 ноября Суриковская библиотека собрала любителей литературного творчества на встречу, да не с одним автором, а с целой делегацией из Ярославля. В Углич приехали четверо представителей регионального отделения Союза российских писателей во главе с новым, недавно избранным председателем – Владимиром Перцевым.
Владимир Юрьевич в Угличе нередкий гость, приезжал он сюда не только по литературным, но более по живописным делам. На этюды – ведь он не только художник слова, но и мастер красок и кисти. Впрочем, и стихи его сродни картинам.
– Они не столько повествовательны, сколько изобразительны, – признался поэт.
Он не стал, пользуясь правом руководителя Союза, выступать первым, а по-джентльменски предоставил это почетное право единственной среди гостей женщине, поэтессе Любови Новиковой. Ее гражданская лирика, яркая и неоднозначная, вызвала дискуссию в зале. Не слишком ли пессимистично автор воспринимает современную действительность? Есть ли свет в конце тоннеля? Впрочем, несмотря на грустные стихи, руководитель ярославского ЛИТО «Третья пятница» оказалась интересной собеседницей.
Но не только поэзия звучала в этот день в читальном зале Суриковской библиотеки. Прозаик Борис Фарафонтов, автор книги «Русский лес и его обитатели», познакомил собравшихся со своей по-пришвински лиричной «экологической» прозой. А Олег Гонозов, который уже много лет подряд ведет в ярославской газете «Золотое кольцо» юмористическую страницу «Околесица», рассмешил публику остроумными короткими рассказами – сценками, навеянными нашей сегодняшней жизнью.
– Без юмора жить очень сложно, – сказал Олег Сергеевич, хотя в последнее время сатирик решил несколько сменить амплуа, взявшись за работу над серьезной прозой.
Угличане внимательно слушали, заинтересованно задавали вопросы, а по завершении официальной части встречи потянулись за автографами. Разговор о литературе продолжился, по «суриковской» традиции, за чашкой чаю. Расходиться не хотелось… Ну, что ж, будут еще новые встречи и с этими, и с другими авторами. ____________
Из Иркутска к нам пришел рассказ Жанны Райгородской, искренний и заслуживающий, на наш взгляд, внимания.
Жанна Райгородская Новость Рассказ.
Драматурга Аляпкина посетил творческий кризис. Нетленка не ваялась, оставалось писать статьи в московские газеты и рецензии на молодёжь. Это утомляло, и захотелось промочить горло. Драматург не признавался себе, что злодейка с наклейкой держит его на тугом аркане, постепенно складывая кольца и укорачивая привязь. Сторожко оглядываясь на дверь, творец начал поиски в книжном шкафу. Если бы в комнату заглянула Люда, легенда была готова. «Я ищу француза… Как его, Мериме… Рассказ «Таманго»»… Мысли о новелле девятнадцатого века отвлекли Аляпкина от конечной цели поисков. Привязь была ещё длинной… Негритянский вождь Таманго торговал рабами. Аляпкин уже не помнил, кем были эти невольники – преступниками, военнопленными или подданными вождя. Да какая, в конце концов, разница… Века за полтора до Мериме некий славянский деятель, пытаясь изгнать с родной земли одних иноверцев, пригласил других, вовсе нехристей, а магометане, не будь промах, взялись хватать и угонять в рабство мирное население. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А невольнику по тамтаму, с какой целью его подставили – с высокой или низкой. Шире надо смотреть. Народ это овцы. Боишься кого-то обидеть – не лезь ни в политику, ни в искусство. Политик должен чем-то и кем-то жертвовать, а художник не может творить без модели, без прототипа. Не его вина, если картина отразит обидную правду… Он, Аляпкин, не тварь дрожащая. Он право имеет. Вот Люда позавчера на эту тему раскудахталась. Как это Ричард Львиное Сердце послал Саладину боевого коня, как это Суворов подарил Костюшко табакерку… Люди гибнут, а полководцы играют ими, как пешками, развлекаются… Что с неё возьмёшь – баба, даром что стишата пописывает… Чего-чего, а национализма и расизма в Аляпкине не было. Аляпкин жалел Таманго. Родился человек в диком племени, но смог ведь подняться над предрассудками отсталых туземцев, наладить торговое сотрудничество с французами. Правда, прокололся по-глупому. Подарил французам спьяну молодую жену Айше, наутро кинулся на челноке за невольничьим кораблём и сам угодил в рабы. Нет, Аляпкин так бы не вляпался. Увези кто-нибудь Люду, он бы ручки потёр. А если бы… Эмму? Не факт, не факт… Аляпкин прикрыл глаза, упиваясь фривольными воспоминаниями… И тут за книгами обнаружилась она. Госпожа бутылка. Жидкий коньячный огонь потёк в пищевод и магнитофонная плёнка мыслей пошла на новый виток. Он, Аляпкин – хозяин жизни. У него есть всё. Деньги, квартира, дача, машина, жена, любовница. Или младшая жена, это уж как посмотреть. Любимый, единственный наследник – Денис. Ещё у Аляпкина было пять незаконных детей, но эти парни и девушки – по крайней мере те, кто жил в столице – и на улице-то с папой не здоровались, не говоря уж о том, что б в гости позвать. Да и пятнадцатилетнего Дениску домовой не любил. Стоило Аляпкину осторожно заметить, что проколотая ноздря или шестая серьга в правом ухе это уже перебор, как сынуля пропадал дня на три-четыре и не говорил, в каком направлении отбыл. Ну да на то и переходный возраст… Порою от Дениски попахивало пивком, но Аляпкин считал, что слухи о вреде алкоголя сильно преувеличены. Даже когда Люда была в положении, беременном или кормящем, драматург не мог сам выпить, а ей не налить. Он был не угнетателем, а рыцарем. Вслед за коньяком пришло вдохновение, и Аляпкин взялся за перо. «Молодой прозаик Вадимов пишет: вот, лохи сейчас столярничают, играют в футбол, девки шьют, вяжут… А мы крутые, мы курим травку! Здравствуй, племя младое, незнакомое!... Или, напротив – хорошо известное? Мы ведь такими же были! Тоже говорили между собой – вот, простые смертные строят модели судов, самолётов… А мы-то не простые, мы сидим и пьём портвейн! В добрый путь, наследники!..» Аляпкин родился в начале шестидесятых годов и рос уже среди гопников. Он родился мужчиной, однако женщина для него была не грязной сучкой для случки, а неземным, поэтическим существом. Да и бутылка была не средством нажраться и свалиться в канаву, а инструментом общения с высшими мирами. От матерков его передёргивало. Площадная брань пачкала самое святое… Гопники Аляпкина не прощали. А предки знай себе охали. Не умеешь ладить с людьми! Хорошо учишься и этим кичишься, вот тебя и не любят! Учись смотреть на себя чужими глазами! Это Аляпкин как раз умел, да что толку. Кто он такой с точки зрения гопников? Шестёрка и лох (впрочем, слова «лох» ещё не было). Пнуть по яйцам, а то и вовсе ножичком полоснуть – и всего делов… Сейчас, когда при Аляпкине говорили, что в российских школах нет умных подростков, драматург мефистофельски ухмылялся. Попробуй-ка покажи гопоте, что интересуешься чем-то, кроме водки, девки и травки. Сожрут… Спасаясь от гопоты, Борис перешёл в вечернюю школу. Там у него появился друг – бутафор из драмтеатра. Вова с Борей зачастили в бар Дома актёра, в мастерские художников… Там Боря начал попивать всерьёз. Он видел гопников и богему. Народ прошёл мимо него. То есть Аляпкин знал, что где-то есть простачки-растяпы, которые учат, лечат, стоят за станками, но всё это было так скучно… А богема, при всём благородстве манер, коё в чём совпадала с гопниками. Директор провинциального театра, которому Боря показал свою первую пьесу, предложил ему в обмен на постановку та-акое… Лет десять назад Аляпкин узнал, что директора угостила клофелином парочка горячих южных воровок. Откачать пожилого искателя приключений не удалось… Были и другие творцы. Они не предлагали Аляпкину ничего плохого. Они его сторонились. Что греха таить… Любил молодой драматург острые, а то и жёлтоватые темы. Вино, женщины, психология сверхчеловека… А тут как раз подвернулся кооператор, реализующий спирт «Рояль» и тому подобные напитки. Он и спонсировал первый сборник пьес Аляпкина – просто так, славы ради, а может, и потому, что пьесы были о творцах-выпивохах. Но всё же почему Аляпкина сторонились? - Они политики, - сказала как-то Полина Цаплюк. – Они берегут Сибирь. От тебя… и от меня тоже. Странная особа была эта Полина. Когда с газетных страниц, с брелков для ключей и с глянцевых плакатов замелькали выставленные напоказ титьки и ляжки (дед драматурга был из деревни и порою внук выражался просто), когда юные и не очень молодые русские женщины, подтянув мини, рванули следом, такие, как эта самая Полина, очкастые, в длинных юбках, начали бросаться в глаза. Одна, с высокой причёской, косила под англичанку викторианской эпохи, другая, в пиджаке полувоенного покроя – под комиссаршу двадцатых годов… Аляпкин понимал, что это пассивный протест, что женщины не хотят быть товаром, но помочь им не мог. Впрочем, он дарил им себя, когда надоедали мини-юбки и тянуло на что-то оригинальное, поэтичное… Каково же бывало разочарование Аляпкина, когда благородная леди или идейная большевичка наутро заговаривала о семье, о ребёнке… Как это было банально, топорно и грубо!.. Зачастую несчастные женщины росли без отцов и не умели искусно манипулировать. Полина косила под народницу. Живи она в девятнадцатом веке – наверняка бы метала бомбы во власть имущих. Аляпкин её заметил после идейного спора. - Гоголь – сволочь! – гремел Аляпкин на богемной тусовке. - Почему? – спросила Полина. - «Тараса Бульбу» написал, - объяснил Аляпкин. - Ну и что? - А ты перечитай последнюю главу, - начал закипать драматург. По-хорошему надо было процитировать пару особенно жутких абзацев, но Аляпкин не помнил дословно. – Про набег на Польшу. И Гоголь всё это одобрял? - Не одобрял, а предупреждал. - Кого? – растерялся Аляпкин. - Поляков… Шляхту. Они же в 1831 году восстание подняли. А в 1835 Гоголь Тараса напечатал. Люди, когда воевать начинают, границ не видят. Вот он и предуведомил – не доиграйтесь, господа высокие ляхи. Поставь себя на место Гоголя. Конечно, он не сразу отреагировал. Но он прозаик, а не журналист. Исторические полотна пишутся долго. А пограничные конфликты – они вялотекущие… Можно не бояться опоздать. - Как могу я, ничтожный червь, ставить себя на место Николая Васильевича, - завертелся Аляпкин. И проиграл. - Обзывать гениев – удел червей, - кивнула Полина. - Дура! – рявкнул Аляпкин и ушёл на кухню. Извиняться Полина не стала, но ушла подальше – домой. Встретились они через месяц, поздоровались… и внешне всё вернулось на круги своя. Но внутренне Аляпкин бесился. Кобра очкастая в длинной юбке… Как она смеет спорить с ним, с мужчиной!.. Это же убивает её последние женские шансы… Или она так любит историческую родину? Да она хоть раз бывала на Украине? Нет? Тогда о чём говорить?!.. Вскоре состоялся ещё один разговорчик. В тот вечер принесло поэтессу Машу Матренину по кличке Матрёшка. Фигурой Мария вполне соответствовала прозвищу, но биографию имела выдающуюся. В июне восемьдесят шестого Маша поехала к любимому-офицеру в пропитанный радиацией Киев. Лейтенантик, надо отдать ему должное, тут же спровадил подружку домой, через год приехал и расписался, а ещё через два оставил Марию вдовой. На руках у Марии остался мальчик с заячьей губой и расщелиной в твёрдом нёбе… Чтобы заработать на операцию сыну, Маша пошла таксовать. Недавно весь город облетела история. Некий горе-налётчик сел в Машино такси, по дороге захлестнул её могучую шею шарфом и потребовал выручку. Потом Мария и сама не могла объяснить, как выпуталась. Я ж баба, я дерусь инстинктивно, говорила она. И выпутываюсь по наитию… Дала гангстеру по башке монтировкой, заклинила дверь – ещё очнётся, зараза – и доставила грабителя-самоучку в ближайшее отделение. Делов-то… Вот эта царь-баба и уела Полину. Аляпкин толком и не запомнил анекдот, который рассказала Цаплюк – что-то про мутантов, мирный атом и герб Украины. Да ведь Полина не Украину любит, понял тогда Аляпкин. Цинизм и жестокости, вот что она обожает. Или не понимает, что такие шуточки на радио «Свобода» придумывают с целью рассорить два братских народа? Хотя… К чему осуждать Америку? Соединённые Штаты хотят навести на земном шаре порядок. Цель оправдывает средства. На войне как на войне. Разделяй и властвуй. И тут заговорила Мария. - Ты давай не остри над чужим горем. Тем более, что не была в Чернобыле. Высшие силы накажут. Ты пойми одно – жизнь это не кино, а кровь не кетчуп. Пока человек зубоскалит из лихости, вот как ты, Бог ещё может простить. А сейчас мода пошла – фэнтезюшки ваять то про Чернобыль, то про войну. Тиражи гонят, деньги гребут. Вот за такое Создатель уже карает. Тьфу, какая замшелая поповщина, передёрнулся Аляпкин. И тут же замер, как римский плебей на верхнем ярусе Колизея в предчувствии зрелища. Назревал женский бой без правил! Совсем как на Западе! Драматург взглянул на Полину. Недавняя защитница Гоголя сидела красная как бурак и глядела на Матрёшку каким-то новым, озадаченным взглядом. Видимо, вспоминала Машино прошлое. Глупо. Писателю нет закона и нелепо ему на кого-то оглядываться. Повисла тишина. Затем Цаплюк как-то совсем по-детски прошептала: - Извини, Машка. Матрёнина кивнула, разговор пошёл дальше, а Аляпкин остался без зрелища. Грызла досада, как в детстве, когда второклассник Боря, уже читавший Крапивина, увидел в соседнем дворе на двери сарая табличку «Клуб мушкетёров», но зайти не решился, а через год табличка куда-то делась. Настоящая жизнь опять проходила мимо. Мелькнула даже мысль, что за прославление Бахуса и Венеры Всевышний тоже может дать хорошую взбучку, но Аляпкин отогнал пустые страхи, как патриций – рабов. Он воспевал зелье по велению души. Приняв на грудь, драматург общался с духами Хайяма, Вийона, Павла Антокольского… И не ведал, что бросить уже не получится. Да и как прожить без водки в этой стране?!.. Когда через полмесяца Аляпкин случайно заночевал у Полины, что это было – желание поквитаться или стремление прикоснуться к тому неведомому, воинскому миру, где в последние десятилетия женщины заменили мужчин? То есть где-то, наверное, были воины мужеска пола – хотя бы доморощенные антифашисты. В девяностые годы на стенах домов скинхеды малевали «Гитлер, мы тебя не забудем», а рядом с завидной регулярностью являлся рисованный по шаблону человечек, кидающий свастику в урну. Говорили, что Полина вращается в местных политических кругах. Возможно, подбирая Аляпкина, Полина мстила кому-то из бойцов невидимого фронта? Мужчину она уже познала, но искусством любви владела не очень. После всего, когда Аляпкин с тоскою ждал разговоров о семье и ребёнке, Полина деловито натянула на голое тело сарафанчик с барахолки и по дороге на кухню осведомилась: - Чайку, кофейку?.. - Кофейку, - через силу отозвался Аляпкин. Ничего себе! Так для неё мужчина и чашка кофе – сопоставимые удовольствия!.. Это же кощунство! Для настоящей женщины постель – смысл жизни!.. Хотя… Теория стакана воды… Александра Коллонтай… Народницы… Средневековые маркитантки… Кто же я для неё? Собрат по перу? Товарищ по играм? Или средство пролезть в литературу? Только этого не хватало… Завернувшись в простыню, как римлянин в тогу, Аляпкин прошествовал к секретеру. На откидной полке лежала наполовину исписанная круглым детским почерком общая тетрадь в красной обложке. Аляпкин открыл наугад. «Алая кровь фонтаном взмыла вверх из перерубленной шеи, залила воротник из миланского кружева…». Драматург поёжился и закрыл тетрадь. От природы он абсолютно не был жесток. Агрессивность, да ещё женская, казалась чем-то не человеческим, а тёмным ужасом, пришедшим из мира членистоногих. Передёрнув плечами и стряхнув таким образом кошмар, Борис стал разглядывать книги за стеклом. «Приключения Каспера Берната в Польше и других странах», «Георгий Скорина», «Тимофей с Холопьей улицы»… В пятом-шестом классе Боря тоже читал о средневековых правдолюбцах и пришёл к выводу, что сказки всё это. Какой нормальный человек поставит правду выше собственной выгоды? А если и найдётся дурачок, ничего хорошего не получит. Говорящего правду выгонят из тридцати деревень, гласит турецкая поговорка. Тем более, зачем это девушке? Женщина должна быть лисой… Ох, Полина, Полина… - Ты на историка учишься? – крикнул Аляпкин в кухню. - Не… На психолога. О небо, мысленно возопил Аляпкин. На психолога… Да ей самой психолог нужен, с её бредовыми фантазиями. Видать, постоянного нету, вот и тянет мужчинам шеи рубить. Интересно, выдержу я её хоть полгода? Она, небось, ещё и верности потребует… Бр-р!.. Выбраться бы живым из этого дома… Выбраться удалось. Совесть мучила ровно неделю. Во вторник Аляпкин вынул из почтового ящика конверт и дрожащими пальцами распечатал. «Борис! (Нет бы написать – дорогой, любимый, единственный, рассердился Аляпкин). Я еду по распределению в деревню Осиновку, от областного центра сутки на поезде. Там находится интернат для детей железнодорожников. Сирот тоже много. Думаю, там я буду на месте. Дают однокомнатную квартиру, благоустроенную. Надумаешь – пиши до востребования (почта в посёлке одна), приезжай. Целую, твоя Полина. Хотя… Такие, как я, принадлежат всем и никому. Не подумай плохого. Я не о разврате, я о высоком служении. П.» О Боже, передёрнулся Аляпкин. Да этому чудовищу нельзя работать с детьми!.. На что она рассчитывает? На то, что я поеду за ней в эту Трясиновку, тьфу ты, Осиновку? Безумная женщина… С Полиной Аляпкин увиделся случайно, через три года. Приехал в Осиновку вместе с участниками междугороднего поэтического фестиваля. Вечером шёл по окраине посёлка… и вдруг окликнули. Цаплюк стояла возле калитки (в глубине участка просматривался зелёненький домишко), одетая в майку-тельняшку и линялые фиолетовые треники с пузырями на коленях. На шее у Полины висела пластмассовая ёмкость, почти доверху наполненная садовой земляникой. Макушку прикрывала видавшая виды панама. Девушка зачерпнула пригоршню ягоды и протянула Аляпкину. Борис не отказался. - Тебе же, вроде, квартиру давали? Или ты уже на дачу заработала? - Нет. Домик одной пожилой коллеги. Помочь попросила. Она сейчас в домике, отдыхает. Жара… - Даром? - Да нет… Угостит… Земляникой, морковкой, свёклой… - Всё в интернате маешься? – сочувственно вопросил драматург. Полина кивнула. – И как тебе дети? Не раздражают? - Да нет…Прикольно, - улыбнулась Полина. – Открытия делаю… Прикинь, приходит первоклашка. С программой не справляется. На всех уроках войну рисует. Это он стресс сублимирует. Я говорю – не рисуй на уроках, рисуй у меня. Постепенно детали прорабатываем – танки, пушки, миномёты… Здесь, на селе, библиотека хорошая, книжек с картинками много. Глядишь, и на уроках больше учителя слушает. А как въедет маленько в русский да в математику, так и мирную жизнь изображать начинает… Когда-то, на заре туманной юности, Аляпкин смотрел по ящику советские фильмы из деревенской жизни. Председатель-мужчина и женщина-агроном гуляли и обсуждали виды на урожай. Как будто не было на свете ни книг, ни секса, ни вина, ни сигарет. Сейчас, похоже, Аляпкин сам угодил в совково-производственную ленту. - Ты не думай, я не срываюсь на детях, - продолжала Цаплюк. – Может, потому, что сама нелюбимым ребёнком была… Ну, это уже мелодрамки пошли, решил драматург. Конечно, у сельчан одно развлечение – телевизор. - Думаешь, почему я в юности про всякую кровь писала? Потому что смотрела, что происходит со страной и не могла повлиять на ситуацию. Меня тогда просто трясло. А теперь я при деле. Всех, положим, я из алкогольно-блатного болота не вытащу… Но кто захочет – вылезет сам. С моей помощью то есть. - Учителя в деревне, небось, тупые? – понизил голос Аляпкин. – Достойные женщины, стойкие. Знаешь, наверное, многие педагоги в прошлой жизни были воинами. Кто в Великую Отечественную, кто пораньше… Осиротили кого-то, теперь воспитывают чужих… Кармический долг. А это уже что-то с мистического телеканала… - Кстати, ты в курсе, что Матрёшка за москвича замуж вышла? - Ка-ак? – раскрыл рот Аляпкин. – Кому нужна эта кубышка с довеском? - Не скажи, - помотала головой Полина. – В России полненькие всегда ценились. Пышкам мороз не страшен. В Америке, к примеру, енот-полоскун худой. А наша енотовидная собака – шарик на ножках. Так и с людьми. О, чёрт! Не хватало только передачи «В мире животных»!.. - Наградили, видать, Матрёшку высшие силы. - Какие высшие силы? - Ну, этот… короче, Бог, - как многие россияне, Полина стеснялась высоких слов. - Ты что, уверовала?! – изумился Аляпкин. - Не то что уверовала… Но ведь должна быть в мире высшая точка правды. Аляпкин покачал головой. В его представлении неведомый Бог скорее был высшей точкой понимания. Создатель мог понять всякого – вора, убийцу, насильника… и даже это чудо в тельняшке-майке и трикушках в дырочку. - Опять же смелая она. И, видимо, добрая. Я вот детей берегу, женщин тоже… А на вашего брата нет-нет, да рявкну. Может, потому и не замужем. Да и… Ровни не видно… То заячья душонка попадётся, то пень берёзовый. Это же не мужчины, а так… Случайная добыча… - Я научу тебя нравиться мужикам! – прошептал Аляпкин. Последняя фраза не в шутку его задела. – Это же очень просто! Досталась дураку – сыграй дуру!.. Досталась трусу – прикинься трусихой!.. Это искусство настоящей женщины, в нём нет ничего позорного!.. Мужчина должен чувствовать своё превосходство! Я в городе арабские танцы видел. У меня подружка – тренер, разрешила из-за портьеры взглянуть. Пери в топиках, с открытыми талиями – виляя бёдрами, ползут в сторону шеста для стриптиза, а инструктор их наставляет. «Сексуальнее, девочки! Представьте, что на месте шеста стоит он, любимый и единственный шейх!» Вот чем сейчас занимаются уважающие себя женщины!.. Ты что, не сможешь притвориться ни трусихой, ни дурой? Или ты ползать по полу не умеешь? - Не считаю нужным. - Хватит жить средневековыми понятиями! – увещевал Аляпкин. – Честь, репутация… Кому это надо? Хотя… Может, тебе тоже в столицу рвануть? Написать фэнтези, любовно-исторический боевик с кровищей? Срубить зелёные? Знаешь, как баксы возбуждают сильный пол?.. А?.. - Дети не поймут. - Забей ты на детей, живи для себя! – вспылил Аляпкин. – Тебе ещё не поздно взрослеть! - Ладно, пойду ягоду собирать, - отрезала Полина. – Счастливо. Не дожидаясь ответа, Цаплюк повернулась спиной и направилась почему-то в дом. А драматурга снова затрясло. Вот так всегда! Сделаешь добро да не получишь худа – будет чудо. Откуда в невоспитанном ребёнке столько спеси? Неужели крошка не понимает, что её так называемая работа – лишь имитация настоящей деятельности? Что она сможет сделать в этой стране?!.. Да ведь Полина просто дура, осенило Аляпкина. И все её мысли – из телевизора, ни одной своей!.. Дитятко не соображает, что сидит по шею в трясине, которая вот-вот засосёт!.. Ещё младенчески улыбается… Он, Аляпкин, кинул было верёвку, а соплячка не догадалась, что это последний шанс… Аляпкин вспомнил «Женщину в песках» Кобо Абэ и поёжился. Положим, он обитает не в деревне, а в областном городе. Но ведь и там – провинциальная топь. Рвануть оттуда, пока не поздно! В Москву, в Москву! Что он, хуже Матрёшки?!.. И вот он в белокаменной, и всё у него есть. Сбылась мечта идиота… Дверь скрипнула, и на пороге появилась старшая жена. Её наманикюренные коготки нервно комкали носовой платок, а глаза – в кои-то веки не накрашенные – подозрительно краснели. Ну, чего тебе ещё, курица? Ты что, видела меня на улице с Эммой? Или с Варей, или с Ритой? Или снова ревнуешь к бутылке? Какие проблемы опять? - Боря… Дениска закрылся в ванной. Не отзывается. Чертыхнувшись, Аляпкин поднялся из-за стола, дошёл вперевалочку до ванной комнаты, постучал… Наподдал округлым плечом… Без толку. Затем отскочил, насколько позволял узенький коридорчик, и нанёс по двери сокрушительный удар ногой. Этот номер пришлось повторить три раза. Внутренняя задвижка отскочила… …Денис сидел на полу, привалившись спиной к стене. Глаза были полузакрыты, как у цыплёнка из советского гастронома. Кожа казалось бледной до синевы. Рядом на кафельном жёлтом полу валялись шприц и сломанная ампула. Похоже, дело зашло далеко… Сын мой, чего тебе не хватало? В элитном лицее учишься… Знал бы ты, через что прошёл в твои годы я, мысленно застонал Аляпкин. Гопники, плевки, матерки, пинки… Сын мой, ведь я-то колоться не начал!.. Ага, сказал внутренний голос. Тогда о наркоманах только и знали, что они мак по дачам воруют. А потом… Твои предки-черепа разве одобряли прямую или косвенную рекламу наркотиков? На этот вопрос Аляпкину отвечать не хотелось даже самому себе. - Боря, да сделай же что-нибудь! – донёсся, как через воду, голос Людмилы. Внезапно Аляпкин ощутил чудовищную боль за грудиной. Попытался добраться до телефона, стоящего на холодильнике в коридоре, но силы таяли. Вызвать «скорую»! Себе? Сыну? Аляпкин не знал. Пальцы рук и ног холодели. Инфаркт, что ли, успел подумать Борис. Но мне же ещё полтинника нету!.. Так и не дойдя до коридора, Аляпкин, шатаясь, ухватился за раковину. Изображение жены, сына, ванной комнаты разбилось на квадратики, как на экране неисправного телевизора. Какие-то из квадратиков потемнели, угасли… Изображение исчезло. Борис очнулся от острого аммиачного запаха. Он лежал в коридоре на дорогом, горчичного цвета, линолеуме. Подожди немного, Боря, - шептала Людмила, - машина едет… Я уже позвонила… Под окном завыла сирена. ____________ Презентация книг двух поэтов из Рыбинска
Калинин Максим. Тёмный воздух: Стихотворения и переводы. — М.: Водолей Publishers, 2008.(Сон Серебряного века) Поэт, переводчик Максим Калинин родился в 1972 г. Окончил Рыбинский авиационный технологический институт. Лауреат премии журнала «Москва» (2002). Переводил стихи Д. Китса, У.Блей-ка, Д.Томаса, Р.Грейвза и др., в т. числе А.Йожефа (с венгерск.)и М.Павича (с сербского). «Тёмный воздух» – первая книга поэта, включающая в себя стихотворения и избранные переводы.
Можно было задеть головой За провисшую балку небес. По земле с азиатской травой Ветерок пробежал и исчез.
Сосны тесно сомкнулись во мгле, Словно иглы большого ежа. Что получится, если, дрожа, Этот ёж повернется в земле?
Не отступишь назад ни на шаг, Тёмный воздух стал странно упруг. Напряженно ты слушаешь, как Кто-то с присвистом дышит вокруг.
Советников Л. Н.
Спящий куст: Избранное. — Рыбинск: Издательство
В хорошем разговоре – не всё говорится Китайская поговорка Эта книга приглашает к хорошему разговору. В ней нет назойливой откровенности – главное прорывается в короткой, почти случайной, фразе. Автор владеет искусством обмолвки и знает, что мера чувству – выдох. А потому можно говорить обо всем: и о песке, что сыплется из-под ног какого-то там эгейского жреца, и о реке, которая все отражает, но ничего не берет с собой... Самый глубокий разговор никогда недостанет дна души, и нет такой мелочи, чтобы она не могла хоть что-то рассказать о нас. Вся история – чудо узнавания. На «микенской глине» остается отпечаток руки мастера – и, рас-суждая о чуждой эпохе, вдруг замечаешь, что твоя рука точно совпадает с ним.Он затерялся в пыли времен, мы исчезнем в соре дней, и это не мешает нам прикоснуться друг к другу. Время уносит нас, но разве оно неласково с нами? А если так, – если случайное прикосновение превозмогает века, – то не расскажет ли оно нам больше и о нас самих, может быть, вопреки тому, что мы о себе думаем. Кто знает, когда и в чем мы узнаем себя… Александр Калинин
Земное долголетье – от земли, От неба в нас – ко времени презренье. Поля пусты, деревья – на мели. Знакомое душе тихотворенье.
За осени кострами – чистота И холод, будто не прикрыта вьюшка Небесная. И виден край скита В заиндевелых замерших опушках.
Взгляд покорен суровой простотой Земли, где даже спящий куст врачует Слепую душу, и слепая чует Блаженства в небе отблеск золотой.
|
||
|
Ярославское региональное отделение ООО СРП, 2009.
|
