Ярославское региональное отделение

общероссийской общественной организации

СОЮЗ РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

НАВИГАЦИЯ

ПАРТНЕРСКИЕ САЙТЫ

КАК ВЕСТЬ О ТОМ...

Советников Л. Н. Как весть о том… Стихотворения. — Рыбинск: Издательство «Цитата Плюс», 2016. — 128 с.

Жаль, что не рождён для службы царской, –
Веру в землю мог бы заслужить.
Только мир – охвачен свистопляской,
Чем в нём, кроме слова, дорожить? (Л. С.)

Эта книга — удивительное явление уже потому, что не только автор, но и остальные участники создают свои произведения искусства, преодолевая тяжелейшие недуги. Здесь уместно привести строки самого автора о соловье из его венка сонетов: «Природа знает силу окорота, Упругость сжатой формы, только в ней Так тесно — и поэтому вольней, Мучительней о счастье петь охота! И вот звучит…» И как в этих строках речь идёт о внешнем несоответствии ничем не приме-чательного облика певца его пению, так и лю-бая физическая ограниченность может явиться мощнейшей побудительной причиной для безграничного развития и преодоления этой ограниченности творчеством. Нужно проявить лишь волю, любовь к жизни и стремление к совершенству.
Это книга творческих свершений волевых и жадных до жизни людей, поэтические образы в которой перекликаются прежде всего настроенчески, а иллюстрации, при всей своей эсте-тической самодостаточности, берут на себя, в потоке словесно-образного звучания, ещё и роль образов без слов. Соловей в природе тоже иногда замолкает, чтобы можно было продолжить наслаждаться его пением.

____________

НА ПОЛЕ РОМАНОВЕ

Смирнов Н.В. На поле Романове. – Рыбинск: Изд-во ОАО «Рыбинский Дом печати», 2016. – 498 стр. Тираж 300.
В новой книге Николая Смирнова опубликованы две первые части эпопеи «Заключенные образы»: «Медное царство» и «Серебряное царство».

   «При Брежневе, – сказано в «Прологе», – в последнее семилетие его руководства, в областном городе жили мои друзья Блуканов, Котов, Кашинин…   Горынычев же после того, как его отчислили из института, остался в Москве, скитаясь по квартирам. Одно время работал сторожем в издательстве «Наука»… Мы были молоды, сдружились в философический кружок. Нас объединяла надежда: люди в России теряют причины своего внутреннего бытия – а мы хотели встать твердо, найти. Души наши со свежей силой обращались внутрь, к тайне бед и печалей земных»…
    «Горынычева убили в Москве. Много позднее с согбенной душой, осуетясь в работе, умерли Блуканов, Котов и Кашинин. В первом томе их внутреннее имущество, которое я уберег от забвения; четыре книги повестные составляют одно целое первого тома».
    Эпическое действие первой книги, «Медного царства», развивается не в линейном времени, а мотивами, как в музыке, переплетаясь посредством контрапункта, сливаясь в свою, «золотую вечность». Можно также прочитать его и как взволнованный монолог с отступлениями, вставками, с забеганием вперед. Когда читаешь книгу, то начинаешь чувствовать перекличку повторяющихся тем, персонажей, лейтмотивов.
     Старина, мир народных поэтических воззрений – почва, на которой рождается из хаоса жизни более плотное пространство «Серебряного царства», снабженного эпиграфом из П. А. Вязем-ского: «Соберите все глупые сплетни, сказки, и не сплетни, и не сказки, которые распускались и распускаются в Москве на улицах и в домах… – и выйдет хроника прелюбопытная. В этих сказах и сказках изображается дух народа». Князь Вяземский здесь не случаен: чувствуется лю-бовь автора к традициям романтической литературы пушкинского времени: романы А. Вельт-мана, «Барон Брамбеус» Сенковского, да и «Русские ночи» В. Одоевского.
     Тема Древней Руси – это одна из тем творчества писателя – повести «Золотая цепь», «Красная чаша», – и в этой, новой книге, она прослеживается. Главные герои – богатырь Илья Муромец и Иванушка-дурачок. Охват жизни: от среднерусской деревни и города – до колымских золотых приисков: «Юбилейного», Хатаннаха, им. Покрышкина. Изваянный автором мир наполнен символическими образами. Русские богатыри, Вечная очередь перед судным высоким крыльцом, где творится суд, тяжба между Правдой и Кривдой. «Медное царство» и «Серебряное царство» – по типу написания можно назвать поэмами в прозе.  Они были написаны в Ярославле в 1975 и 1976 годах, но органично срастаются с последними повестями и рас-сказами автора. Теперь продолжающие их третья книга первого тома «Болезнь по золотому и царству» и четвертая «Нашествие силы нездешней» готовятся к печати. «Более полное разъяснение смысла «заключенных образов», посильное мне, – обещает автор в «Прологе», – будет дано во втором томе».
      Публикация этого сочинения, как ни странно, началась с конца, то есть с последней девятой книги эпопеи, имеющей характер эпилога («Шествие образов»), увидевшей свет в 2013 году в серии «Ярославский писатель».
    Поэмами в прозе можно, без сомнения, назвать повести «Деревня Роза» и «Властская власть», где прошлое встречается с настоящим. В «Деревне Розе», пройдя по изгибам двухтомного повествования, завершают свое странствование Илья Муромец и Иванушка.
    В цикле рассказов «На поле Романове» у Николая Смирнова по-своему преломляются метафоры и образы русских загадок. Может, это попытка   заглянуть и в «загадочную русскую душу»? «Полем Романовым» в народных загадках называли Россию. Известный философ Владимир Соловьев более ста лет назад пророчествовал, что она будет стоять, пока есть у нее три основы: дворец, монастырь и село. Теперь, похоже, все эти три опоры – разрушены. На их месте образуются хтонические дыры, откуда («Деревня Роза») вот-вот повалит сила нездешняя: Божьи церкви на дым пустить, святые иконы копьем выколоть.
    Символичен образ котлована выгоревших слов в той же повести, откуда вылезает на запустенье черт по фамилии Давлиненко. Рефреном повторяется во «Властской власти»: «День за днем прилипает, влажно, лениво мерцает; разбитость, раздражение, усталость в каждом человеке». А в загадочном котловане выгоревших слов, во глубине провала, слышится «плач всех людей, начиная от Адама, плач всей твари по Богу». И в душах сограждан тоже прогорают хтонические дыры, создающие атмосферу мороки, духовного марева, омраченья ума, доводящие до полной его потери. Отсюда – образы сумасшедших во «Властской власти» и в рассказах («Сено невитое»). Морока, то есть соблазн, очарование окутывают тьмой рабочего, приехавшего в среднерусское село из пораженного радиацией Чернобыля, и он становится невольным убийцей: «сжег свою жену» – говорят о нем в селе. («Заражение крови»). Разрушаются вековечные человеческие связи: бывшая санитарка убивает сожителя («Русалка»). Сын становится соучастником убийства матери («Лихой час»). Встает Дева Обида, крылами бьет Беда на колымских приисках («На Покрышкине»). Сам за себя говорит с обложки книги рисунок, на котором грубо изображено кладбище заключенных, усеянное костями человеческими – тоже угодье бывшего поля Романова.

    За этими очертаниями в творчестве писателя открываются мистические просветы в иное время, иную страну. Во внешней привычной жизни, в ее повседневных мелочах, проявляются глубокие и значимые вещи, яснее обрисовываются персонажи светлого строя души. Да и открывается этот цикл рассказом «Белая птица с женским лицом» – она символ праведности, святости или самой Святой Троицы, как простодушно толкуют о ней жители уездного города.       Деревенский скотник берет на себя «хозяйственную вину» деверя, обремененного большой семьей и отбывает за него срок в колонии («Скотник»). Чувство вины и покаяния стало темой для раннего рассказа, что так и называется – «Вина», он об идеале из недавнего прошлого: «жить не по лжи». «Пятью хлебами» – притча на евангельскую тему о се-ребре мира сего и о серебре духовном на примере трагической участи трех поколений. «Они жили, чувствуя свое земное заключение, печаль пленного света души, власть тайного самозванца, нашествие силы нездешней, захватывающей мир и человека изнутри», – пишет Николай Смирнов.
     Разорвана «божественная книга» («Вырванные заставки»), но почему память о ней не угасает в душе, а там где вдовы и сироты копали окопы в войну, «выше по Волге, над островом с могилой святого основателя монастыря, давно разрушенного, встает редкая в такую пору, слабая, но особенно нежная радуга»?.. «И всюду натыкаюсь на эту вечную загадку: «Красный клубочек по двору покатился, пылью подавился. Не выведет он меня, не спасет. Катится и катится – проходит жизнь…» «Красный клубочек» – рассказ про бурильщика Ваньку Хлебни-кова: о крови народной, о том, «как кровь претворяется в живое золото вечного света».
    Отдельно хотелось бы сказать о языке новой книги. Николай Смирнов – поэт, и, как уже отмечали критики, перед нами проза поэта. Впрочем, местами эта проза перемежается стихотворными нерифмованными вставками. Словарь его строится на основе живого языка, избегает усредненной «диктовки» (определение А. Т. Твардовского). Лексика трудолюбиво отобрана, тут и искусно подобранные словосочетания из старинных грамот и источников, и советские канцеляризмы, и обороты из устной крестьянской речи, верно прослужившей столетия; не оскорбляет слух и смелое уличное просторечье.

                                                                                                                   Анастасия Сластухина,
                                                                                                                   кандидат искусствоведения.
                                                                                                                   г. Ярославль

У ярославского писателя Николая Смирнова, живущего в Мышкине, вышла новая книга повестей и рассказов «На поле Романове» (Издательство «Рыбинский Дом печати», 498 страниц, тираж 300 экземпляров).

Не одно десятилетие зная Николая Васильевича по совместной газетной работе и по Союзу российских писателей, я сразу загорелся желанием повидаться с давним другом, а заодно и получить подписанную мне книгу.
Мы созвонились. И с утра пораньше я отправился в путь. Сначала до Большого Села на автобусе «Ярославль — Углич», а дальше на местном автобусе до переправы. День выдался морозным, ветряным. Волгу уже сковал лёд, но на моё счастье грузопассажирская переправа ещё работала. Послед-ний день. В маленьком неотапливаемом, похожем на вагончик, помещении пассажиров ждал сюр-приз — закрепленное на стене объявление:

«С 31.11.2016 г. паром работать не будет». Это означало, что возвращаться в Ярославль придется через Углич.
Но это далеко не единственная проблема маленького райцентра, обостряющаяся с наступле-нием зимы. Об остальных рассказал сам Николай Васильевич, когда я пришел к нему домой на улицу Газовиков, 4а. Дверь открыла супруга Надежда Леонидовна. Николай Васильевич сидел в инвалидной коляске в валенках и теплой тужурке. Несмотря на включенные электрообо-греватели в квартире было прохладно.
— Топят в Мышкине хуже некуда, — поделился писатель, вот уже шесть лет из-за инва-лидности не выходящий на улицу. — Два раза приходили комиссии, замеряли тепло в доме. У нас работают два обогревателя и температура +17,8 градуса. У соседей на втором этаже с духовками и обогревателем +19. «А зачем вы топите духовки? — спросил главный прове-ряющий. — Вы же знаете, что мы придем проверять?» На входе в дом из котельной вода +46 градусов. При прохождении через наши пещеры потеря всего 5 градусов и на выходе вода +41 градус. Потом начальник признался, что на котельной много проблем. Котлы сейчас вроде бы восстановили, но дать нормальное давление нельзя: сети ветхие, не выдержат давление в 10 атмосфер. И если не найдут деньги на реконструкцию, то следующая зима будет ещё хуже...
Я поделился новостью, что из-за сильных морозов закрывается переправа через Волгу. Николай с улыбкой протянул краеведческий журнал «Мышкинская лоция»:
— Вот посмотри!
Я открыл издание на странице, посвященной Николаю Алексеевичу Некрасову и глазам не поверил: «По замечанию ярославского некрасоведа Г.В.Красильникова в черновиках сти-хотворения «Мужичок с ноготок» начальная фраза звучала следующим образом: «Однажды, в студёную зимнюю пору / Я в Мышкин приехал; был сильный мороз...» Источник проис-хождения «Мышкинского топоса» в творчестве Некрасова неизвестен, тем не менее, это наи-более раннее его появление в художественной литературе». Мы рассмеялись.
А когда, возвращаясь домой, я стал читать рассказы Николая Смирнова из новой книги, мне было совсем не до смеха. Уж казалось бы насколько за четверть века журналистской работы я узнал жизнь сельской глубинки, сколько статей написал, рассказов, но так глубоко еще никогда не черпал. И мне подумалось, что если бы новая книга Николая Смирнова «На поле Романове» хоть на один день стала настольной книгой ярославских чиновников, то может, и к людям села отношение изменилось.
Почитаешь рассказы Николая Смирнова, не то что плакать, кричать хочется. Такая безыс-ходность кругом, такая несправедливость, нищета, а отсюда повсеместное пьянство и криминал.
Рассказ «Русалка» начинается с картины дома инвалидов, где обитают однорукие и одноногие калеки, ветераны тюрем и лагерей. Один из них глуповатый, мягкий по характеру пенсионер Пареньков, отсидевший срок за кражу капусты из огорода. С соседями по комнате он не ужился, ушел к соседу-дачнику. А как-то на автобусной остановке на свою погибель познакомился с приехавшей из города тридцатитрехлетней бомжихой Оксей. Выпили на пару пузырек лосьона, другой одолел один Пареньков... А потом Окся от скуки и тягучего нетерпения жизни набро-силась на старика и искромсала его горлышком бутылки с длинным, как нож, осколком...
В рассказе «Заражение крови» Валерий Жоса, приехавший в село Тыново из белорусской деревни после взрыва в Черноболе, жил с женщиной на семь лет моложе его. Они вместе пили, Аля не раз его обворовывала. И Жоса сказал ей, что за такое сжигать надо! Пьяная бабенка тупо отозвалась: «Давай, жги!». И тогда он достал литровую банку с соляркой, плеснул ей на подол и чиркнул спичкой — синтетическая ткань закипела смолой... Через две недели Алю похоронили, а Жоса оправдывался, что только попугать ее хотел, чтобы одумалась...
В рассказе «Долматова» молодой мужик Федор Сонцов ревновал свою жену, корил, что пятилетняя дочка их — пригульная... И как-то по дороге за клюквой жена сказала ему: «Убей меня! Убей, чем такое мученье!» Федор наскочил на нее сзади, схватил за волосы, повали на спину, страшно несколько раз ударил по лицу, а потом ножом в грудь и живот... Завалил труп ветками, травой, а потом вместе с односельчанами отправился искать «пропавшую» хозяйку...
Чужая жизнь — потемки. В этих человеческих потемках Николай Смирнов и пытается разобраться, понять как и почему люди доходят до крайности, до смертоубийства. Помимо 24 рассказов книга включает две повести «Деревня Роза» и «Властская власть», а также поэмы в прозе «Медное царство» и «Серебряное царство» из эпопеи «Заключенные образы».
Николай Смирнов родился в 1950 году в деревне Коровино Ярославской области. Детство прошло на Колыме, в Оймяконском районе, на прииске имени Покрышкина, куда отец, отсидевший срок по 58-й статье, вызвал с материка семью. Детские впечатления о колымском быте и жизни золотодобытчиков стали путеводной нитью в его литературном и журналистском творчестве. В 1970 году Николай Смирнов стал студентом Литературного института имени Горького, по окончании которого работал научным сотрудником музея Н. А. Некрасова «Карабиха», заместителем редактора газеты «Волжские зори», последние двадцать лет собкором ярославской областной газеты «Золотое кольцо».
Во внутренней рецензии на одну из повестей Николая Смирнова, которую он в 1977 году послал в журнал «Новый мир», писатель Юрий Домбровский написал: «…Н. Смирнов и в прозе заявил себя как человек культурный и талантливый. Его легко читать, пишет он точно, образно». На стихи Николая Смирнова обратил внимание Виктор Астафьев. «Очень хороши в «Очарованном страннике» стихи, особенно из города Мышкина поэта Смирнова...», - отметил он в письме в редакцию выходившей в Ярославле литературной газеты «Очарованный странник».
Николай Васильевич Смирнов член Союза российских писателей, печатался в журналах «Юность», «Волга», «День и ночь», «Русский путь», «Мера», «Причал» и многих других, автор восьми книг стихов и прозы.

Олег Гонозов

____________

«ПОСЛЕДНЕЕ ЗВЕНО» Владимира Колабухина

Колабухин В. Г. Последнее звено: Повести и рассказы. – Ярославль: ИПК "Индиго", 2016. – 280 с. – (Серия "Ярославский писатель").

Владимир Гаврилович Колабухин хорошо известен не только ярославским читателям, но и российским. В этом году издана его новая книга повестей и рассказов. Издана в Ярославле и в Москве.

Основу книги "Последнее звено" составляют детективные повести и рассказы о работе сотрудников милиции в последние годы советского времени. В книгу вошли и другие остросюжетные произведения автора.

____________

Отзыв на книгу писателя Сергея Вербицкого «Сказание о царствовании великого князя московского Ивана IV Васильевича II»

Книга ярославского писателя С. Вербицкого «Сказание о царствовании великого князя московского ИванаIV ВасильевичаII – интересный авторский эксперимент, в основе которого находится стилистический приём архаизации языка повествования. Следует отметить, что архаизация языка в произведениях исторической направленности – явление, часто встречаемое в отечественной литературе. Так, например, Алексей Ремизов – писатель Серебряного века – в ряде исторических произведений пытался восстановить язык семнадцатого века, причём делал это исходя из задач реконструкции полного исторического контекста языка той эпохи с использованием лексики, стилистических и грамматических форм, синтаксиса, бытовавших в русской книжной культуре предпетровского времени. Ранее известный поэт А.К. Толстой использовал в исторических поэмах и балладах архаическую лексику, вставляя её в контекст современного поэтического языка. Например, как в поэме «Василий Шибанов», посвящённой событиям эпохи Ивана Грозного:

Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
В небытную ересь прельщенный?
Внимай же! Приидет возмездия час,
Писанием нам предреченный,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду, лиях и лиях,
С тобой пред судьею предстану!»
Так Курбский писал к Иоанну.

В современной литературе самым интересным в этом плане произведением выглядит роман – эпопея Вл. Личутина «Раскол», посвящённый трагическим событиям русской истории середины семнадцатого века. Текст произведения до предела насыщен исторической лексикой, что с одной стороны – усложняет его восприятие, с другой – усиливает мощь эпического изображения эпохи.

Произведение С. Вербицкого – необычная книга. Для неё в системе жанров современной литературы трудно найти подобающую нишу. Но, на наш взгляд, этого и не надо делать. Подсказка заключается в самом названии – «сказании» – жанре древнерусской словесности, рассветом для которого был шестнадцатый век. Как раз у С. Вербицкого мы и видим черты древнерусских сказаний с присущим для них синкретизмом в изображении исторического времени, где показ реальных событий, летописная хроникальность повествования сочетаются с легендой, где обыденная человеческая мораль сочетается с религиозной этикой. Но, первым делом, возникает вопрос: с какой целью написан данный текст? Ведь существуют первоисточники – летописные и литературные, наконец, есть огромное количество исторических исследований. К тому же автор демонстрирует достаточно традиционную оценку жизни и деятельности царя, существующую в отечественной историографии со времён, наверное, Карамзина, не пытается угадать какие - то новые историософские смыслы через художественное прочтение эпохи. Но тут мы и подходим к главному, а это – язык «Сказания».

Язык этого произведения – это не прямая реконструкция языка эпохи. Его нужно оценивать не как стилизацию языка древнерусской словесности, причём не обязательно только шестнадцатого века. Через широкое использование древнерусских глагольных форм, архаических форм слов, прежде всего – наречий и служебных частей речи, автор создаёт особенный язык повествования. В нём и через него и следует оценивать художественную ценность данного произведения. А она, на наш взгляд, заключается в интонационном пафосе звучания текста. Как известно, древнерусская словесность не знала современных поэтических форм, но почти все древнерусские произведения содержат в себе особую гармонию языка, что роднит их с поэзией. Так вот, это же самое можно сказать о книге С. Вербицкого, которую и следует оценивать как произведение, где звучит отголосок древнего русского слова.

16.06.2016 Андрей Рафикович Валитов,

кандидат филологических наук,

доцент ЯГПУ им. К. Д. Ушинского

____________

РОСТОВСКИЙ АЛЬМАНАХ «НЕРО»

«В Ростове три чуда: кремль, финифть и озеро Неро». И четвертое, если уж не чудо, то явная примечательность – литературный ростовский альманах «Неро». Слова в кавычках как раз и взяты из последнего его номера, из очерка старейшего и постоянного автора Николая Ефлатова.
Этот выпуск, дошедший и до нашей глубинки, посвящен 70-летию Победы над Германией. Бессменный составитель и редактор альманаха – журналист, поэт и прозаик Николай Родионов. В ростовском альманахе печатаются не только литераторы с берегов озера Неро, но и из Ярославля, Рыбинска и других мест. Среди них и члены Союза российских писателей: Олег Гонозов с рассказами «Человек с барахолки» и «Голоса»; Николай Смирнов из Мышкина с маленькой повестью «Синее Евангелие» и рассказом «Светик резвая». (В предыдущих выпусках печатались сочинения и других членов СРП). Здесь также опубликованы стихотворения Евгения Гусева, Сергея Хомутова, Василия Козачука, Валерия Куликова, рассказы Надежды Кусковой – всего два десятка имен. Помимо прозы и стихов в альманахе подборка краеведческих материалов и очерков о древней земле Ростова Великого, написанных живо и увлекательно, как, например, у Валерия Абрамова: «Ловля щуки в озере Неро», или у Николая Ефлатова: «Неро… и четыре щуки с братом на двоих».

Николай Смирнов
Мышкин,
2 апреля 2016 г.

____________

ПО СЛЕДАМ БЕСЦЕННОГО

В «Ярославском литературном сборнике» (составитель Л. Н. Советников) был опубликован рассказ Надежды Кусковой из Мышкина «Бесценный». Автор – член Союза журналистов Рос-сии: рассказы свои она сочиняет, как правило, на документальной основе. Вот и в этом – главный герой имеет своего прототипа, директора детского дома. Его воспитанники из Петербурга, теперь уже пожилые люди, попросили выслать им номер сборника и устроили коллектив-ную читку. Жизнь и литература – не всегда одно и то же. Но в этом случае получилось именно так, рассказ им очень понравился, позвонили, поблагодарили. Бывшие питомцы детского дома позднее даже поехали и разыскали на кладбище в Угличе могилу своего замечательного директора.

А у Надежды Кусковой этот рассказ включен в новую книгу «Афродита земная», которая недавно вышла в Ярославле в издательстве «Индиго». В ней собраны рассказы и очерки о людях маленького городка, об их буднях и праздниках. В книге опубликован и цикл очерков, своеобразная хроника, о старинном мышкинском селе Архангельском. Оно теперь опустело, осталась лишь одна церковь, которую собираются восстанавливать, да один житель, приглядывающий за бывшей сельской школой.

Николай Смирнов
28 марта 2016 г.

____________

ВПЕЧАТЛЯЮЩИЙ ДЕБЮТ В ЖУРНАЛЕ «ЮНОСТЬ»

Главный редактор журнала «Юность» Валерий Дударев и его заместитель Игорь Михайлов познакомились со стихами Ивана Коновалова в Год литературы (19 марта 2015), когда они проводили в юношеской библиотеке им. Н. А. Некрасова в Ярославле мастер-класс для молодых ярославских авторов, организованный региональным отделением Cоюза российских писателей. Проведение мастер-класса организовал Председатель регионального отделения Союза российских писателей Владимир Юрьевич Перцев. Стихи Ивана Коновалова московские гости назвали «приятным подарком», попросили автора прислать их в журнал. Результат – публикация в журнале «Юность» на 15 страницах стихотворений Ивана Коновалова (2015, №7) и присуждение ему Премии имени Анны Ахматовой (2016, №1), с чем мы и поздравляем Ивана! Иван Коновалов."Юность", № 7, 2015
Людмила Климова

Вот и появился наконец-то поэт долгожданный! Дебют вышел очень убедительным и многообещающим. А где же дебюту и быть, как не в «Юности»? И верится, что это только самое начало, а дальше – талант и труд разовьются во что-то невероятно мощное и удивительное!
Леонид Советников февраль, 2016 г.

____________

Гонозов, О. С. На изломе. — Ярославль: Канцлер, 2015. — 434 с.

В начале 2016 года вышла в свет новая книга рассказов Олега Гонозова. Вот как отозвались на появление книги писатели и критики.

Герберт Кемоклидзе: «…лучше читателю самому погрузиться в эти рассказы. Не сомневаюсь, что это будет хорошее, полезное проведение времени: ведь Олег Гонозов умеет найти общий язык с читателем, и это не просто язык общения, а способ совместного проникновения в сложности жизни, чтобы их понять и преодолеть».

«…в литературу пришёл новый интересный писатель, с намерением не угождать примитивной публике, а поднимать злободневные темы, интересные для серьёзного читателя. Главная из этих тем – российская жизнь в труднейшие годы социального перелома, когда прежние ценности вдруг стали обузой, а новые, объявленные универсальными, обернулись обманом. Это почувствовала большая часть населения, увидев, что жизнь превратилась в суетливую барахолку».

«В рассказе «Турецкая ночь» автор, обладающий бесценным журналистским опытом, отобразил героя иного, нового русского, формально процветающего, но погрязшего в жалкой политической предвыборной суете, делающей его по сути дела тоже человеком с барахолки, толкучки, толчка».

Николай Смирнов: «Наиболее же сильно писательская манера Олега Сергеевича проявляется в его коротких рассказах. Особенно в тех, где рисуется уклад маленького русского города, бывшей фабричной слободки. Часто герои их молодые и уже не очень молодые люди, те, которых каждый день встречаем мы на улицах. Рассказы написаны плотно, емко, без литературных украшений…».

«Гонозовский мир многолик, голосист, в нём много второстепенных, кратко обрисованных, но колоритных людей… Вот, к примеру, дядя Юра Шилов ("Как цыгане смеются"), проведший немало лет в разных лагерях. Он вроде пушкинского Савельича для советских детей. Те облепляют дядю Юру, едва он в трусах, в майке выйдет покурить на лавочку у подъезда. Рот у него полон металлических зубов, на груди выколот профиль Сталина, на спине – три богатыря. Его самодельный альбом «Память о Колыме» сбегаются посмотреть все мальчишки. «Какие еще ваши годы, не приведи, конечно, Господь, попадёте в лагеря, и не такие альбомы соберёте», – обещает он».

«Славка Салов – герой рассказа «Ремень». Этот молодой парень находит особое удовольствие, калеча людей ударами пряжки солдатского ремня. Преступления эти почти без мотивировки, без смысла. А ведь подумаешь: сама бессмысленность – это характерно. В бесхитростно написанном рассказе намечена скупо картина большого зла, которое пока еще даёт о себе знать только подспудно в нашей новой жизни».

«В рассказе ("Смерть в Хургаде") автор стремится показать внешне модные атрибуты новой российской жизни. Две молодые женщины… едут отдыхать… в Египет. Они с временными своими поклонниками предаются всем прелестям курортного быта. Тёплое море, экзотические арабы, пирамиды, фотографически воспроизведённый быт – все это уже знакомо некоторым нашим согражданам. Но оказывается, в этой языческой жизни, цивилизованной, как её часто называют, есть своя метафизическая изнанка. Она проявляется в образе кораллового рифа, нечаянно обрезавшись о который, один из главных героев рассказа внезапно умирает…».

Евгений Обухов: «Олег Гонозов лепит общую картину современной действительности из отдельных эпизодов, населяя свои рассказы запоминающимися личностями. Это и бесшабашный Колька – ходок по женским общежитиям, и Санька Фомичёв – до поры, до беды хозяин в городском морге, и Андрей, который в нашей житейской кутерьме пока не наработал ни на твёрдое обращение по отчеству «Геннадьевич», ни на мощный карьерный взлёт...».

«…я понял, что «Человек с барахолки» – это важнейший рассказ в книге... Здесь писатель обозначил одну из главных тем современности – тему лишних людей в этом новом «акульем» капиталистическом обществе. Но отнюдь не лишних в нашей жизни… Таких, как герой рассказа Латышев, которому выход на заслуженный отдых не принёс жизненных перемен, – их много вокруг. Они существуют в формате 3D- «донашивать», «доедать», «доживать»... Вот и Латышев «как зомбированный до глубокой ночи смотрел телик, с надеждой на что-то достойное...». А жизни достойной всё не было и не было. Как и достойной смерти...».

Анатолий Хомяков: «Человек есть тайна, и её я буду разгадывать всю жизнь», – так ещё в юношеские годы обрисовал свою жизненную максиму Фёдор Михайлович Достоевский. Пытается разгадывать вековечную тайну человеческого бытия и ярославский прозаик Олег Гонозов».

«Любопытен рассказ – «Мастер некролога». Танатологическая тема…обрисована скорее сатирически. Его герой Александр Фёдорович Сурин, газетчик, журналист, добился подлинных высот в написании некрологов…».

Наталья Вердеревская: «Меня лично задел, потряс один из рассказов: «Шизофрения» Олега Гонозова. В нём есть герой, со своей историей, со своим итогом: попыткой самоубийства и психиатрической лечебницей… Герой встречает семидесятилетнего писателя, прежде знаменитого. Его книги шли нарасхват, за ними в библиотеках вставали в очередь. Теперь он ничего не пишет. «Книги никому не нужны. Это какая-то шизофрения», – говорит он. Диагноз в заголовке относится… не к личной судьбе героя: речь идет о судьбе страны. Дай Бог, чтобы Олег Гонозов ошибся». (Н. А. Вердеревская – поэт, г. Елабуга. Журнал «Аргамаг» №1, 2014).

____________

Константин Васильев. Что брать с бе-рущей в долг души? Стихотворения. Переводы. Статьи / Состав., предисл., биогр., комм. С. Н. Ефимова — М.: Совпадение, 2015. — 416 с.

КОСМОС

КОНСТАНТИНА ВАСИЛЬЕВА

Константин Васильев родился 10 января 1955 года. В библиотеке поселка Борисоглебский в этот январский день проводят вечер, посвященный памяти поэта, ушедшего из жизни в 2001 году.

Лет двадцать назад, если не больше, Константин прислал мне отпечатанные на принтере листы своего сборника «Ночная бабочка в огне». Когда мы потом встретились в Ярославле на собрании нашей писательской организации, я показал ему одетую в темно-синий полихлорвинил, аккуратную книжицу величиной с ладонь:

— Костя, отгадай, чьи это стихи?

— Не знаю, наверно, твои, — ответил он.

Я раскрыл книжицу. Переплетным делом я занимаюсь давно, Косте, судя по сделанной надписи на титуле, понравилась моя работа. Эту книжечку я храню и сейчас, она не стареет.

И вот передо мной – другая, тоже темно-синяя книга, целый том большого формата на четыреста с лишком страниц. Стихотворения, переводы, статьи, дневниковые записи, вышедшие в Москве солидным тиражом 2 000 экз.

Уже не первый день я хожу и думаю, и представляю: как бы поглядел, что бы сказал Костя, глядя на это собрание своих сочинений. Мне иногда кажется, что я чувствую его радость, его взгляд: так и быть должно, Николай… Кто верен Слову – того Слово не оставит…

Пишу я эти строки в новогоднюю ночь, чувство праздничной радости вызывает и благородный, старательный труд Светланы Ефимовой. Увлеченно, с молодой ученостью и пунктуальностью подготовила она это издание. Если есть еще такие литературоведы, значит, у нашей словесности есть и будущее. Известный наш, старейший писатель Герберт Кемоклидзе уже откликнулся на книгу в «Литературной газете».

Она открывается подробным предисловием Светланы Ефимовой. Я же пока смогу лишь кратко очертить те впечатления, что были выношены в прошлом и теперь утвердились.

Кажется, почти обо всех сборниках Константина Васильева, начиная с «Кругового пути потерь», я высказывал ему свое мнение в письмах: одно время мы с ним постоянно переписывались. В газете «Золотое кольцо», где я работал, были напечатаны также мои рецензии. Помню, как в жаркий летний день я купил в киоске на Ярославском вокзале скромный сборничек, вышедший в 1990 году. С него и началось наше знакомство. Прочитав стихи, я полдня пролежал на диване, обдумывая – был выходной. В нашей области доселе не было такого поэта. (Во всяком случае, я не знал). Откуда же он приехал?.. Оказалось, Костя наш, ярославский.

А когда, уже незадолго до своей смерти, Костя прислал мне сборник «Зимняя ночь», он написал: критикуй, как хочешь, ругай, если не понравится. В «Зимней ночи» есть стихи, которые сразу легли в душу: «Темно и холодно в дому и дым табачный»… Перепечатаны они и в московском томе. Критиковать, высмеивать, иронизировать легко. А вот растолковать красоту этих и других стихов – трудно. Помню, как написав рецензию на его книгу, я всегда испытывал чувство неудовлетворения. Не то вышло, главного – не сказал…

Ниже других стихов, по моему мнению, лишь «Изюминки», юмористические, сатирические четверостишия и эпиграммы. Костя мне о них написал: некоторые считают, что это мое лучшее. Я удивленно ответил: видно, конечно, что это Костя Васильев написал, но не более.

А позднее он мне сообщил, что посылал (если не ошибаюсь, ту же «Зимнюю ночь») и известному нашему критику, знатоку современной литературы Евгению Ермолину, и что, мол, твои оценки с его оценками совпали полностью. Ермолин когда-то написал о Косте, что такого поэта еще не рождала ярославская земля.

Теперь с выходом новой книги – вырос смысловой объем поэзии Константина Васильева. Верно подмечена Светланой Ефимовой диалектичность его музы. «Пою, чтоб молчать, и молчу, чтобы петь, и это навечно во мне»… Диалектика вообще-то – слово суховатое. А одно из главных требований к словесности, как говорил еще Карамзин – живость. Так вот, у Кости диалектика - именно живая. Даже неназойливая рефлексия, если так можно сказать, у него певуча, музыкальна. Вроде бы высокое, книжное слово его вдруг возвращает нас на землю.

Почему? Крупные писатели в наше время будут появляться не в столицах, а в провинции, вдали от шума городского, мешающего по-настоящему философствовать. Такое мнение витает в воздухе, высказывала его, например, и Инна Ростовцева. Все-таки земля наша древняя еще дает нам силы, хотя что теперь на ней? –

Ворон ворона видит издали

В чистом поле… Но поле – чисто ли?

Разворочено, разворовано…

Или такое: «Здесь рухнул в бездну монастырь, здесь мир, принадлежащий праху»…

Косте удалось в душевном плане преодолеть свое время, преобразить его силой своего таланта. Окультурил, то есть проявил, выявил внутренний смысл, и тем уже отодвинул хаос:

И, взгромождаясь на теплую печь,

я отправляюсь на край мирозданья –

чтобы прямая прорезалась речь

через отчаянье и одичанье.

Поэт органично продумал, переработал и книжный хаос: от нашей гармоничной классики до «тошнотворного Сартра» и «гениальной «Падали» Бодлера» – до «жути русских революций», до символизма и Александра Блока с загадочной поэмой «Двенадцать».

На «теплой печке» он выпел свой космос, как младенец выплакивает (сравнение Григория Богослова) первое свое слово. Свой космос мысленный, «космос ноэтос», как говорили древние греки, то есть не картинка в уме, на которую мы смотрим, а украшенный благолепно, вылепленный из цветного вещества мысли и страдания, из света и тьмы мир – который и сам смотрит на нас, мыслит нас. Почему Костя и считал, что телесная оболочка поэта и внешние обстоятельства – исчезнут, а лучшая его часть, душа с этим космосом – будет жить и жить «лет двести».

Любимые его образы как бы ведут диалог между собой, они парны: ночь – день, свет – тьма, земля – звезды, музыка – пустота, молчание – Слово. Этими образами и с нами продолжает говорить, источая музыку, его мысленный космос. И услышать, приблизить его помогает подготовленная к изданию Светланой Ефимовой новая книга «Что брать с берущей в долг души?».

Николай Смирнов,

член Союза российских писателей.

Мышкин, январь 2016

Ярославское региональное отделение ООО СРП, 2009.