Ярославское региональное отделение общероссийской общественной организации СОЮЗ РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ |
|||
НАВИГАЦИЯ
|
Смирнов Н.В. КАРУСЕЛЬ. Том второй, книга третья повествования «Заключенные образы» – Ярославль: ООО ИПК «Индиго», 264 с. 2021 г. А. С. Пушкин, Вл. Одоевский, О. Сомов, О. Сенковский и другие писатели-романтики начала 19 века создали свои литературные маски, образы-псевдонимы, которые в пространстве этой книги попадают в плен к «силе нездешней», пророчески предсказанной в русских былинах. После крушения своего «иного царства» от её натиска богатырь Илья Муромец и Иванушка-дурачок находят тайное убежище в приволжском городке, в доме старика-жестянщика. Но и здесь их пытается пленить «сила нездешняя» с помощью хитроумно устроенной засады на базе отдыха в сосновом бору. Действие, а точнее – образотворение, происходит в фантастическом мире, но оно столь же осязаемо реально, как и земное. «Карусель» продолжает повествование «Заключенные образы», опубликованное частями в сборниках Николая Смирнова «На поле Романове», «Сватовство», «Светописный домик». Это – книга третья второго тома, где разворачивается кульминация событий эпопеи. (Аннотация, с. 4.) По жанру – это повесть, предпоследняя часть двухтомного повествования «Заключенные образы». Но она имеет смысл и самостоятельного сочинения. Предыдущие книги повествования были опубликованы в сборниках прозы, вышедших в последние пять лет: «На поле Романове», «Сватовство», «Светописный домик». Главные герои, как и в предыдущих книгах – Илья Муромец и Иванушка-дурачок. После крушения их сказочного, «иного царства», где они собирались построить справедливый мир, укрываются в маленьком приволжском городе у старичка-пенсионера, по уличной кличке Григория Паялы, ветерана войны, в прошлом медника и жестянщика. Замаскировавшись под обычных обывателей, герои пробуют устроиться работать на автобазу. После множества больших и малых чудесных происшествий Илью Муромца с Иванушкой местный поэт Ивняков заманивает на театральное представление, которое вечером поставлено в сосновом бору на базе отдыха. Их берут в плен, где им опять предстоит суровая борьба с силой нездешней. Сила нездешняя – образ также навеянный фольклором, известной былиной о Камском побоище. Только он трансформирован в соответствии с изображаемым позднесоветским укладом: с зарисовками малых дел жизни местного люда. «Силе нездешней» удается пленить Илью и Ивана, но в итоге заключения в подземном царстве, они обретают новую свободу, продолжая своё путешествие в эпическом космосе. Герои народного эпоса – вечны. При всей занимательности книга эта не имеет отношения к развлекательной, или «торговой литературе», как её обозначили еще во времена Пушкина. Главные герои её – символичны, здесь дана попытка оживить в образах богатое наследие романтической литературы первой половины 19 века и русского народного творчества, а также напомнить о пророческом смысле некоторых русских былин, открытых недавно. Известный критик Евгений Ермолин так охарактеризовал некоторые черты авторской манеры Николая Смирнова: «Это видение на грани реальности и фантастики. И не то, чтобы писатель напрямую творит фэнтэзи. Простая игра с формой ему не интересна. Но он вслушивается, медитирует. Он присматривается к подробностям бытия. Он открывает то светлые, то мрачные коридоры, которые куда-то ведут. В русской прозе нового века не так мало попыток откровенного контакта с иными мирами, описаний потусторонних путешествий. (…..) Но мистические путешествия в современной прозе даже у крупных мастеров нередко отдают картоном и клеем. Смирнов избегает этой напасти. Его поиск определен новым (по отношению к прозе начала 20 века), постнабоковским качеством символизма: сюрреалистическим письмом. (….) Словесная ткань реализуется в текстах Смирнова как специфическая «смирновская» стихопроза. Белый стих, свободная форма, обеспечивающая непринужденное мерцание и перетекание смыслов. Сотканная таким образом ткань донельзя характерна острой, почти болезненной впечатлительностью – и, одновременно, осязанию, касаемостью к самым тонким материям и даже, как иногда чудится, иным мирам. У него даже мирный «уездный город – <… > на самом краю мира, перед бездной будущего». А более экстремальная лагерная среда и вовсе практически потусторонняя в самой повседневной очевидности».
|
||