 |
 Ярославское региональное отделение общероссийской общественной организации СОЮЗ РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ |
||
|
НАВИГАЦИЯ
|
Архив 2010 г.
Николай Николаевич окончил историко-филологический факультет ЯГПИ им. К. Д. Ушинского в 1972 году с красным дипломом, затем работал в Вятской средней школе учителем истории и литературы. После службы в армии вернулся на факультет в качестве преподавателя кафедры литературы. В 1986 году Н. Н. Пайков защитил кандидатскую диссертацию. Николай Николаевич Пайков был человеком, влюблённым в науку, эрудированным учёным, талантливым педагогом. Много лет своей жизни он посвятил творчеству Н. А. Некрасова, был основателем и руководителем регионального центра некрасоведческих исследований, большое внимание уделял работе с учителями-словесниками и школьниками Ярославля и области, будучи организатором Филологических чтений. В этом году Николай Николаевич начал работу над созданием кафедры общей прикладной филологии в ЯрГУ им. П. Г. Демидова. Николай Николаевич был настоящим интеллигентом, добрым и отзывчивым товарищем, заботливым наставником. Постигшая нас утрата невосполнима. Светлая память о Николае Николаевиче Пайкове навсегда сохранится в сердцах его друзей, коллег и учеников.
____________ Итоги поэтического конкурса им. К. Васильева В рамках 8-х международных Васильевских чтений "Голоса русской провинции", которые прошли в Ярославле 14 - 15 августа 2010 года, состоялся поэтический конкурс имени Константина Васильева (информацию об итогах предоставил Владимир Перцев).
Лауреатами конкурса стали:
№ 22 Надежда Папоркова (стихотворение «В троллейбусе мысли..»)
* * *
В троллейбусе – мысли, как паутинки: «А сердцу не нужно быть в списке видящих, Ему достаточно невидимки...» Так весело - кажется, через миг ещё Счастливый билетик кондуктор вытащит, И съест... На стёклах дрожат дождинки.
Нам зябко без снега, тепло без солнца. Собака с ушами большими рыжими Так мудро посмотрит и улыбнётся Той девочке дикой, как мальчик, стриженной,
Которая вдруг проступила странно Сквозь девушку ларинского обличья… Три века на сердце всё та же рана И к песням всё та же привычка птичья.
Три века, иль триста веков – неважно. Пергамент, папирус иль список видящих, Где нет меня, где я была однажды… Где есть ты всегда… не прошёл и миг ещё – Пришёл контролёр, все билеты вытащил, И съел. Чтобы зайцем остался каждый.
№ 49 Надежда Кудричева (Стихотворение «Летающий дом»)
Летающий дом
Вчера со мной говорил дом. Не люди, которые жили в нём, а сам. Фромуги глазниц открыв давай, говорит, рванём в отрыв. Махал карнизами вверх и вниз, по рыцарски мне подставлял карниз крыла - летели, куда хотели, куда глядели и не глядели, луну задели, Казбек раздели, из белоснежной его кудели напряли шерсти, соткали плед, связали нежной зимы куплет, кормили смехом костёр зари, хвостом виляли нам пустыри, гнездился дом, поправлял крыльцо, бодрился, выглядел молодцом, шепнул смущенно «до завтра?» дом. А кто-то знал, что его на слом... Зачем мне радость всея земли, раз мой летающий дом снесли. 10.12.09
№ 27 Тимур Бикбулатов ( Стихотворение «Summertime»)
Summertime Денису Зуеву
Без Верди. Без вербы с гербария герба Пригублен. Ведь грубость верлибра – не буги. Игру бы на вертел. Не верьте, что сгублена Герда Безгубием Каина, смертностью Санкт-Петербурга (ведь черти не чертят богов на груди друг для друга). Где вещие вирши – строка за строкой по рейсшине, Которые не довершили (ведь не до вершины)? И вешние вишни? Першит – не греши на ошейник. И Гершвин – не Кришна: В тиши не престижен отшельник. Со сфер не до форсу? и морфий для форм a la morte. Морфемные рифмы оформлены фирменно в морге. Орфей псевдомоден – здесь фотогеничен Георгий. Фартово кефиривший морду, Мир метафоричен, Как Forman’s перфоманс, И Фомас Аквинский, и Моцарт, Офелии выдавший фору (но вера аморфна!), И Я, саммертаймно прилегший Горгоной на Порги. Мне скучно без оргий. Мне скучно, Бесс!!!
№ 29 Наталья Козворина, г. Киров («На Пасху выпал снег...», «Легли туманы...»)
* * *
На Пасху выпал снег – Внезапный, лёгкий, лишний. И в сумерках весне Был сон – цветенье вишни.
Вишнёвый звон густой Да с колокольни белой Течёт во все пределы И каждому в ладонь.
Пасхальное яйцо Впитало цвет заката… И снег летит в лицо, И снег летит куда-то…
И всё уже не сон – Вишнёвый вечер вешний, И снег, почти нездешний, И Пасхи вечный звон
* * * Легли туманы в утренние росы, Легли туманы, легкие как дым. Почти сентябрь, и так легко и просто Мир очень скоро станет золотым.
Пойдут дожди, и утренняя морось Сорвёт листву озябшую с ветвей. И будут листья друг от друга порознь Лететь, лететь немало долгих дней.
И будет снег летящий, белый, лёгкий, Чернильный сумрак сделавший седым… И ты поймёшь: что грезилось далёким , Вдруг стало близким. Жизнь прошла как дым.
№ 43 Любовь Страхова (Стихотворение «Я - скала. И тебя не искала...»)
* * *
Я – скала. И тебя не искала. Ты – цунами. И что между нами Может быть? Кроме страсти накала. Ты бы лучше играл с валунами! Ты бы лучше искал уникальных – Добродушных, ранимых, сердечных. Без глубоких зарубок наскальных И без выступов остроконечных. Скаламбурить с тобою в тандеме Я смогу и побыть «пацанами». Но душа искалечена теми, Кто любил до тебя и – цунамил… А на бурю и шторм не пеняю: Для чужих научилась ощеру. Лишь друзей своих не прогоняю И пускаю погреться в пещеру. Не кидай в меня брызгами, полно! Не пугай меня хваткой бульдожьей. Я – скала. Твои хлёсткие волны, Не размыв, лишь потешат подножие.
№ 18 Дарья Кожанова ( Стихотворения «Подросток», «Люди»)
Подросток
Я могу ещё бегать в колготках Зеленого цвета. И специально на сахарных нотах Не делать акцента.
Вспоминать об ошибках с улыбкой, Протянутой к ушкам, Напевая: «Попытка – не пытка, И всё будет лучше».
Что мне стоит послать всех вас к черту? (И даже покруче). Черновик мой помят и исчеркан, Сонет ему скучен.
И хочу я жить в днях суматошных, А не на подмостках. Ну, простите меня вы за то, что Пока я подросток!..
Люди!
Где, скажите, купить кольчугу, Чтобы стать настоящим воином? Где, скажите, найти лачугу, Чтобы в ней умереть спокойно?
Что избрать для себя синицей? Или бегать за журавлями? Жизнь, как море, ещё синится Тихими счастьями и рублями!
За какой из границ бесчестных, Среди пэров, синьоров, янки, Ждать признания и почета? Или быть до конца россиянкой?
Кому руку пожать без мысли, Что предаст он или обманет? А кому отдавать бессмысленно Сердце в песнях самых багряных?
№ 24 Евгений Коновалов ( Стихотворения «Элегия», «Больше светлой печали! Еще...»)
Элегия Е. С.
Уходит лето, как уходит жизнь, – невосполнимо, неисповедимо, невыразимо! В этих "не-" кружись, веретено забвения, где имя и то уж истончилось. Ткач скупой перебирает, как гроши, тот голос – глубокое контральто с хрипотцой едва заметной; тот бульвар, что вёл нас по лезвию неузнанной любви; тот ломкий жест чуть согнутым запястьем поправить ветреную прядь – увы! – лишь растрепался лён... И от напасти подобной рябь улыбки разлилась в излучинах лица, под серым небом каких-то матовых туманных глаз... совсем заврался... До чего ж нелепо тревожить угли памяти, когда увиделись бы вновь – и не узнали друг друга. Вдосталь счастья и стыда на мелочь дней за годы разменяли, химера, муза, женщина, – кому выкрикивать озябшие фонемы, да и жива ли?! Дон Жуан, хомут твой тяжек, а потом смешон. Вот с тем и вертайся на уже привычный путь охотника – глазами вспять. Ну что же, разбуженное сердце не вернуть в пелёнки робости. Да и, похоже, не в одиноком иночестве – соль, тем более, лекарство. Вот и спелись, придуманное прошлое, пароль к которому забыт. А значит, смело актёрствуй на подмостках языка немых аллей, расхристанного года, полупрозрачных лиц, рифмуй – пока за гримом из досужих анекдотов со сплетнями, под коду "всё пройдёт", заботливым суфлёром лицедейства, седая осень заливает рот водой живой, отчаянной, летейской.
* * *
Больше светлой печали! Ещё одиночества под небесами с остановленным временем – в счёт неслучившегося между нами.
Перечёркнутых судеб листы ускользают меж пальцев, шелестят: "Только ты, только ты не летишь, а застыл постояльцем".
Холст предзимья, как выцветший тюль, загрунтованный воздухом – серым на просвет. Смуглолицый июль если был здесь, то напрочь утерян.
Не ученье ли смерти кругом? Не намёк ли заботливой силы, заходящей в прижизненный дом, – для репризы могильной?
Вот и аудитория лип с тополями притихла, готовясь различать в выражении лиц ту же многострадальную повесть.
Что ещё в ней дано угадать звуку, полному жизни, а затем – уходящему вспять за поля глуховатой отчизны?
Как уметь претворить и её голоса? Что в конце, что в начале – одиноким бесстрашием. Ну а ещё лучше – светлой печалью...
---------------------------------------------------------------------------------
Поэт о поэте. Литературный вечер: Владимир Перцев о творчестве Александра Калинина (20 февраля 2010 г.) Поэт о поэте… Слово, повторенное здесь дважды, невольно заставляет задуматься. Каменщик возводит каменные стены. Учитель – учит. Певец – поёт. Писатель… Даже и тут всё ясно. А поэт? Это что – профессия? Многие так и думают. Однако, мне кажется, сказать «профессиональный поэт» – почти то же самое, что сказать «профессиональный влюбленный» или, допустим, «профессиональный верующий». Тогда – что? Предназначение? Судьба? У Александра Калинина, о котором шла речь на нашем вечере, есть такое стихотворение: «Решил я уйти от судьбы. // Чем ждать ее милость в тревоге, // уж лучше я буду столбы // считать на великой дороге. // В котомке краюха да нож, // кисет, деревянная ложка. // Она говорит: – Не возьмешь // немного беды? На дорожку?». Дай Бог, чтобы поэтов обходили беды. Но при любом раскладе судьбы жить им всё равно больно – с незащищенным-то сердцем… С этой болью и счастье повито – счастье любви ко всему и ко всем – без этих вспышек счастья тоже нет поэта. Так кто же лучше может всё это понять, как не собрат-поэт? Он ведь по себе знает и эту боль, и это счастье. И страдание от ненастоящего слова, и и чистую радость от слова подлинного… Вот мы и устроили такой вечер: «Поэт о поэте». Владимир Перцев из Ярославля – о творчестве Александра Калинина, живущего в Рыбинске. В своё время они вместе учились в Ярославском художественном училище. Оба писали стихи, подружились. Оба стали замечательными поэтами. Если же говорить о профессии, то Александр Калинин – иконописец. И это, конечно, неслучайно. Чувство вечности, без которого не может быть иконописца, отчётливо и сильно выражено в стихах Александра. Это может быть завораживающее ощущение жизни вне бега времени: «Словно живое в ладонях застыло. // Не было дня, да и ночи не будет. // Девочка-время дело забыла, // Тихо уснула, её не разбудят». А может – прозрение, когда в какой-то момент обыкновенной жизни, в давно знакомом месте (возможно, в заброшенном сельском храме) вдруг перекрещиваются века, и священные образы соединяются с немудрящей провинциальной реальностью: «Сквозь пыль здесь проступают письмена. // И пыль дрожит, волнуется и блещет, // Движеньем уязвленная, трепещет, // Как будто сладким недугом больна. // Проходы узкие медовый свет залил // И на лучины поколол ступени. // Из темноты сквозь вековые тени // Течёт на свет архангел Михаил. // По-прежнему могуч и многокрыл, // Струяся, как дыхание стихами, // Он войско божие ведет над лопухами, // Среди кустов малины и могил. // И сил небесных светлых череда // По полю расправляется рядами, // Где у бойцов под смуглыми ногами, // Росой шурша, пружинит лебеда». Это чувство вечности открывает поэту всеобщую связь явлений – и в его стихах самое малое и трепетное едино с самым могущественным и грозным: «Минувшему не нужен провожатый. // Всё сказано. Дрожанье стрекозы // очерчено, усилено и сжато // в лиловом иероглифе грозы». Поэту Александру Калинину дано увидеть, как зимой «Над бледными лесными куполами // зелеными и алыми огнями // раскинулся морозный сад в цвету». И пережить в январском лесу потрясающие, поднимающиеся над человеческим существованием мгновения, давшие ему право сказать: «Ты видел музыку во всем её величье». И в то же время в другом стихотворении у него возникает певучая, нежная, человечная мелодия рассвета: «Дрожит туман над гладью вод, // Как будто девичья рука // Хорошим людям счет ведет: // К строке – строка, к строке – строка. // Проснется утром мальчик сам, // Дрожа, котомку соберет // И, удочку прижав к плечам, // К реке пойдет, в росе пойдет». Поэзия Александра Калинина может быть разной, В одних стихах она – очень земная, плотная, густо настоянная на земных запахах, красках и ощущениях: «Шиповник – пьяный куст перебродившей розы. // И шмель хмельной свободы не найдет. // И каплею густой себя он перельет // за край листа и, вспыхнув, брызнет оземь». А в других стихах поэзия предстает истово-прозрачной, аскетичной и суровой, как фрески Феофана Грека: «Люблю траву. Увядшую траву. // За то, что не смиряется с зимой, // за то, что прошлым грезит наяву, // за то, что стебель, тонкий и прямой, // над снегом поднимается высоко. // Она сильней заснеженных полей, // хотя в полях безмерно одинока…». С этой суровостью связано очень важное свойство поэзии Александра Калинина – стоицизм, героическое (пусть и не осознающее себя героическим), упрямое терпение – ради того, чтобы, несмотря ни на что, взошло посеянное человеком. Недаром вновь и вновь возникает в его стихах образ сухой травы среди заснеженной бескрайней равнины. Образ стебля, хранящего, по непреложному закону Создателя, тайну пробуждения жизни. Этот стебель вынесет всё. Он «и злую мощь морозного огня, // и малость отступающего дня, // и ветра леденящее касанье, // и наступившей ночи древний страх // приветствует, сгорающий в снегах // под снежных зерен мерное шуршанье». Александр Калинин стремится к поэзии без намека на игру, к тому искусству, что, по слову Пастернака, «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез». Отсюда – его самоограничение: «Сама себе потребует рука // железные оковы восьмистиший». Но, хоть он и утверждает, что «не жар души – закон даётся свыше», всё-таки его душа открыта навстречу красоте, радости, чуду жизни, при всём осознании её трагичности: «Вдруг соловей запел в кустах // так, будто птица собиралась // разлить, умножить песнь в веках… // И песня тут же оборвалась. // Но уходящий запах чуда // тревожил долго ночь земную. // Но губы узкие Иуды // уже мокры для поцелуя». Обратим внимание, что здесь будущий поцелуй Иуды не перекрывает уходящий долгий запах чуда, хоть и не побежден им. Одинаковое, равнозначное слово «но» стоит перед тем и другим. И наша воля выбрать, что для нас важнее в восприятии жизни… Александр Калинин – из тех поэтов, которые помогают читателю растить душу в чистоте и строгости. Он пишет о главном: «Бог говорил. А душа трепыхалась // в божьей, бездонной горсти. // Дёргалась, глупая, билась, металась // с писком «Пусти же! Пусти!» // Тихо светила над ней проплывали, // вырваться не было сил. // Тонкую кожу на плечиках рвали // крылья. А Бог говорил». Вечером 20 февраля поэзия Александра Калинина стала нам ближе, яснее и дороже – потому что о ней размышлял вместе с нами поэт Владимир Перцев. Ирина Шихваргер
|
||
|
Ярославское региональное отделение ООО СРП, 2009.
|
